Перспектива увидеть Дэниэла Крейга и Рэйчел Вайс – невероятно красивых кинозвезд, которые по счастливой случайности женаты – в обновленной Бродвейской постановке «Предательства» Гарольда Пинтера под режиссурой Майка Николса (его последняя работа «Смерть коммивояжёра» с Филипом Сеймуром Хоффманом) вполне может разогнать нашу кровь, но есть и другая очень заманчивая перспектива: паре, которая не любит предавать огласке свою личную жизнь, придется сесть рядом и говорить друг о друге. Об их скоропалительном и крайне неожиданном союзе. Как им работается вместе. Как они собираются сохранять границы своей частной жизни. Расскажите нам, как вы храните ваши личные секреты, мистер и миссис. Пролейте свет, Знаменитая пара. 

Мечта таблоидов умерла очень быстро. Я встречался с ними в разных концах центра города. С ней - на западе, в обычной пекарне (не совсем в обычной, в «Le Pain Quotidien» (Хлеб насущный)), а с ним – на Востоке, в номере, специально арендованном им для нашей беседы. 

До того, как я встретился с Крэйгом, я спросил Вайс об их отказе давать интервью вместе. Она выразила удивление: «Но это ведь странно, разве нет?» - сказала она в ответ на требование корреспондента. « Я не знаю, почему они это требуют». 

Но разве она не участвовала в принятии решения? 

«Даааа. Да.» 

Колоритная пауза. 

Может быть, это был звонок Крэйга? 

Позже он пригласил меня в отдельную комнату в отеле. Весьма крепкий мужчина с весьма широкими, раскаченными плечами и крепкой мускулатурой. Даже расслабленным он выглядит очень угрожающе. Его голубые глаза подмечают каждую деталь. Комната кажется слишком маленькой для него – словно ограничивает. Но он в хорошем расположении духа, намного лучше, чем на большинстве интервью. «Люди считают, что я чрезвычайно груб и нелюбезен с журналистами»,- сказал он. «Я груб и нелюбезен с журналистами, которые задают мне идиотские вопросы». Мне кажется, что ни он, ни Вайс не рассказывают о своей личной жизни никому, потому что никто из них не кажутся отменными лжецами. 

Мы обсуждали Пинтера до супружества. 

Крэйг играет Роберта, чья супруга, Эмма (Вайс), крутила роман на протяжении семи лет с его лучшим другом, Джерри (Рейф Сполл). Пинтер начал с идеи о первой сцене: неверные супруги встречаются за ланчем после нескольких лет жизни жизни порознь. Он не думал, что из этой ситуации есть какой-либо выход, кроме как – вернуться назад, на этом этапе, от расставания возлюбленных до их первого пьяного поцелуя. Непредусмотрительность доказывает необыкновенное проникновение в суть. Практически, все когда-то кого-то предавали в разной степени. 

Врожденная особенность Крэйга – медленно и уверенно кипятить полный спектр эмоций – делает идею о его интерпретации Пинтера необычайно восхитительной. Его ритм – исключительный, особенный, его собственный. Он знает, что означает прилагательное «красочный», и то, что драматург расставил точные паузы в тех моментах, где надо поразмыслить, однако, он не будет этим связан: «Я думаю, если пауза не ощущается правильной именно в этом месте, то не стоит ее делать», - сказал он. «Его нет рядом, поэтому это весьма сложно». 

Он считает, что здесь гальванические эмоции под контролем главного сервера, загадочные паузы и разного рода трюкачества. «У Пинтера всегда присутствует попытка вызвать отклик у другого человека», - сказал он. «Так что его герои обычно озвучивают очень грязные мысли. Не потому, что они злые или плохие, а просто потому, что им хочется быть любимыми». 

Я упомянул о том, что Пинтер как-то собрал американских актеров на репетиции и посоветовал не мучиться над мотивацией, а просто следовать за ритмом, за музыкой. Крэйг покачал головой. «Это может быть отличный ритм, а он может быть невероятным мастером, но Пинтер неимоверно страстная натура», - сказал он. «Вы слышали, что с ним бывает ужасно сложно работать, а он может быть очень сильно увлечен чем-то даже далеким от театра – и это вдохновляет меня». 

В начале лета Вайс, Крэйг и Сполл собирались вместе на трехнедельную совместную сессию вместе с режиссером Николсом. Они занимались начиткой, Николс рассказывал истории о Пинтере (он хотел сделать постановку «Предательства» еще в восьмидесятых), и потом они просто отложили пьесу и много смеялись. Единственное, что вызывает подозрение, что это не станет «кривлянием», потому что, ставя Пинтера, легко скатиться к пародии. 

Сполл сказал мне (в Лондоне, где он только что закончил работать в одном из последних фильмов, и сейчас занят своими детьми, которым всего 2 года и 10 месяцев), что любая попытка приглушить Пинтера должна быть пресечена. Сын Британского кино и настоящего театрального сокровища Тимофея Сполла, он шагнул в Пинтериану еще до того, как получил эту роль, пожирая каждую постановку и каждую пьесу, а так же мемуары Лэди Антонии Фрэзер об их с Пинтером незаконном романе и браке «Must You Go? My Life With Harold Pinter.» 

Но у «Предательства» все еще есть свои загадки – за гранью интеллектуальные игры Пинтера, как игры дураков. «Что знает и чего не знает Джерри на данный момент не понятно», - сказал Сполл. Крэйг предупреждает, что каждый вечер на сцене будет что-то совершенно разное. Вайс преднамеренно не изучала историю о семилетнем романе британской ТВ-звездой Джоан Бейквелл, которая вдохновила на пьесу, и перечитала мемуары «В центре кровати». («Интересно, почему именно в центре, а не слева или справа?» - задалась она вопросом. «Это действие в трех лицах?») У нее есть свое мнение по некоторым вопросам, что обеспечивает небольшие открытия на репетициях. «Это похоже на несколько слоев грунта», - говорит она. «Которые, я скорее всего просто не учла и забыла. Но они все-равно есть». 

Она добавляет: «Я делаю все это, потому что двигаюсь вперед. У меня нет теорий. Я пытаюсь выглядеть так, будто знаю, о чем говорю». 

По каким-то неясным причинам Вайс не была занята в проектах на полную. До ее разрыва с Дарреном Аронофски (с которым она делит опеку над их общим сыном), она показала прекрасную игру в «Да, нет, наверное», «Агора», «Стукачка». Тем не менее, ни один из этих фильмов не стал хитом. А затем рванула бомба в виде «Дома грез» - настоящее испытание для нее, связанной отношениями, и работа вместе с коллегой по фильму – Крэйгом, который был крайне недоволен тем, что Студия производитель настояла на многочисленных дешевых устрашающих спецэффектах. Ее следующая роль в «Глубоком синем море» от Теренса Дэвиса, принесла ей награду, как Лучшей Актрисе от «New York Film Critics Circle». Но мало кто знает об этом. Далее были хорошие роли в «Эволюции Борна» и «Оз: Великий и Ужасный». И больше ничего за полтора года. 

Но это скоро изменится. Она начала работу над фильмом «Матери», который освещает проблемы усыновления. И «Предательство» станет ее возвращением: возвращением на сцену с ее первого опыта в 2009 году в постановке «Бланш» в Лондонском театре «Donmar Warehouse» срежиссированной «A Streetcar Named Desire». 

Крэйг и Вайс владеют недвижимостью в Лондоне, на Манхеттене и в пригороде некоторых штатов, но они считают себя жителями Нью-Йорка. «Когда ты живешь где-то достаточно продолжительное время, с тобой происходят странные вещи», - говорит Крэйг. «В воскресенье мы были в Лондоне, и я ужасно хотел вернуться. Как-то вполне естественно это место становится домом». 

И наконец-то мы дошли до брака. «Мы совершенно раздельные творческие единицы, и весьма счастливы ими и оставаться, мы не профессиональная пара», - говорит он. «Мы не хотим, чтобы нас воспринимали именно так: профессиональной парой, потому что наши личные отношения – это наша личная жизнь, и она не касается никого, только нас двоих. Мы идем на сцену вместе, и мы знаем, что представляем там себя, но мы представляем себя как профессиональные актеры, это наша профессия». 

«Мы идем на работу и делаем ее, а затем возвращаемся домой. Мы можем решать какие-то проблемы, но они могут быть вполне надуманными. Кто знает? Случается всякое…» 

«Брак – это сложно. Каждый должен трудиться над этими отношениями. И выставлять свои отношения на всеобщее обозрение весьма неблагодарное дело. Мне, например, нет никакого дела до чужих отношений. И чаще всего, все это – слухи. И чаще всего. в них мало правды. И возвращаясь к «Предательству» на эту тему, там как раз говорится о том, что отношения в браке весьма и весьма сложны и запутаны». 

Дэниел прикончил пачку чипсов, выговорился о Пинтере и вполне счастлив поговорить о Бонде. В конце сезона «Предательства», а это четырнадцать недель, он приступит к работе в следующей части «Агента 007» в сотрудничестве с режиссером Сэмом Мендесом. Координаты «Скайфолл» был впечатляющим сотрудничеством. Навязчивая идея о том, что персонаж Джуди Денч должна умереть была смело приправлена шутками в сценарии. И во время фильма они добавили много шуток. Кадр, где Бонд прыгает на крышу мчащемуся поезду в погоне за убийцей и поправляет свои манжеты – это пришло к нему прямо во время полета. «Ему на самом деле чертовски больно – прыгать на крышу поезда», - говорит он. «И он просто хотел поправить на себе одежду. Вот в чем вся соль: равновесие. Обращать внимание на то, как ты выглядишь в критический момент. И чем для этого более странный момент, тем лучше!» 

Он заставил группу снова запустить поезд (а это заняло час), чтобы сделать еще один дубль. И вот он: икона стиля! Бонд в исполнении Крэйга страдал уже в трех фильмах, но эффектно возродился вновь в конце «Координаты Скайфолл» - и уже готов к новым ловушкам и неприятностям в стиле 007. «К счастью мы можем воскресить нашу старую, добрую иронию», - сказал он, «и будьте уверены, что это не будет подделкой. Я не умею делать фокусы, это совсем не мое. По крайней мере, я надеюсь что в это есть какой-то смысл. В этом есть смысл? Иногда я жалею, что не владею чем-то в полной мере, но если я не могу сделать что-то очень хорошо, то я просто не буду этого делать.» 

Только представьте – в надежде – что игра в постановке Пинтера с Вайс потребует от него множество таких вот прыжков на крышу летящего поезда. Только поезда будут своенравными эмоциями, пропасти – молчаливыми паузами, а манжеты на костюме так и останутся не поправленными.

***

The prospect of Daniel Craig and Rachel Weisz—certifiably beautiful movie stars who happen to be married—appearing in a Broadway revival of Harold Pinter’s Betrayal under the direction of Mike Nichols (fresh from his Death of a Salesman with Philip Seymour Hoffman) is enough to quicken the blood, but there’s another prospect, almost as tantalizing: that the publicity-averse couple will finally be forced to sit side by side and talk about each other. About their swift and surprising union. How it feels to work together. How they manage to maintain a sphere of privacy. Tell us how you keep your secrets, Mr. and Mrs. Celebrity Couple. Spill.

The tabloid dream dies fast. I have to meet them on opposite sides of downtown, she in the West in an ordinary bakeshop (well, Le Pain Quotidien), he in the East in a hotel room he takes especially for our chat.

Before I see Craig, I ask Weisz about their refusal to be interviewed together. She professes surprise. "That is strange, isn’t it?” she says, of the publicist’s demand. "I don’t know why they did that.”

But didn’t she have a role in the decision?

"Y-y-yes. Yes.”

Pinteresque pause.

Maybe it was Craig’s call.

Later, he motions me into his hotel room. A compact man with a distractingly broad upper body, he suggests a bruiser even in repose, his blue eyes registering everything. The room seems too small for him—confining. But he’s congenial, more so than in most interviews. "People used to think I was particularly rude and obnoxious to journalists,” he says. "I’m only rude and obnoxious to journalists who ask me stupid questions.” My sense is neither he nor Weisz share their personal lives because neither is an especially good liar.

We talk Pinter before married life.

Craig plays Robert, whose wife, Emma (Weisz), has had a seven-year affair with his best friend, Jerry (Rafe Spall). Pinter began with an idea for scene one: the adulterers meeting for lunch after several years apart. He didn’t think there was anywhere to go from there and went backward instead, in stages, from the lovers’ break-up all the way to their first, drunken kiss. Hindsight proves unusually penetrating. Nearly everyone has betrayed everyone in ways large and small.

Craig’s congenital simmer makes the idea of his Pinter so exciting. His rhythms are his own. He knows that "Pinteresque” is an adjective and the playwright was exacting about pauses inserted as spaces for thought, but he won’t be bound: "I think if the pause doesn’t feel right, don’t do it,” he says. "He’s not around anymore, so it’s tough shit.”

There is, he feels, galvanic emotion under the ahs, cryptic silences, and gamesmanship. "With Pinter it’s usually about trying to get a reaction from the other person,” he says. "So, very contentious things come out of his character’s mouths. Not because they’re evil or bad. It’s just they want to feel loved.”

I mention that Pinter once advised American actors to say the lines and not agonize over motivation—to get the rhythm, the music. Craig shakes his head. "It may have beautiful meter and he may be a master craftsman but Pinter is an incredibly passionate man,” he says. "You hear how fucking difficult he could be with people and how passionate he felt about subjects away from theater—that’s my source of inspiration.”

Early this summer, Weisz, Craig, and Spall had a three-week workshop with Nichols. They did table reads, Nichols told stories about Pinter (he’d wanted to direct the eighties film of Betrayal), and they put the play on its feet. They laughed a lot. One suspects this will not be one of those arch, airless Pinter productions so easily parodied.

Spall tells me (from London, where he has just finished a movie and is busy with his kids, age two and ten months) that whenever there’s a hint of a gag in Pinter, it should be brought out. The son of British film and theater treasure Timothy, he was already steeped in Pinteriana before he won the role, devouring every play and essay as well as Lady Antonia Fraser’s recent memoir of her and Pinter’s (illicit) courtship and marriage, Must You Go? My Life With Harold Pinter.

But Betrayal still has its mysteries—and overintellectualizing Pinter is a fool’s game. "What Jerry knows and what he doesn’t is unclear at this moment,” says Spall. Craig anticipates thinking something different onstage every night. Weisz has purposely done no research on Pinter’s seven-year affair with British TV personality Joan Bakewell that inspired the play and is recounted in Bakewell’s memoir, The Centre of the Bed. ("Why not the left of the bed or right of the bed?” she asks. "It’s a threesome?”) She has few preconceptions, letting small discoveries in rehearsals build up. "It’s like layers of sediment,” she says, "which I’ll probably forget. But they’re there.”

She adds, "I’m making all this up as I go along. I have no theories. I’m trying to sound like I know what I’m talking about.”

For unclear reasons, Weisz has not been working much. Before her break-up with director Darren Aronofsky (with whom she shares custody of their son), she gave stupendous performances in Definitely Maybe, Agora, and The Whistleblower. None of those films were hits, however. Then came the bomb Dream House, an ordeal despite her bonding, so to speak, with her co-star, Craig—who for much of the shoot was infuriated by the studio’s insistence on adding cheap horror shocks. Her next performance, in Terence Davies’s The Deep Blue Sea, won her a surprise Best Actress award from the New York Film Critics Circle—but few people saw it. She went on to okay roles in two big films, a Bourne spinoff and Oz the Great and Powerful—then nothing for eighteen months.

That will change. She’s putting a film together based on Jennifer Gilmore’s novel The Mothers, which centers on the trials of adoption. And Betrayal will be a comeback: a return to the stage for the first time since her acclaimed Blanche in a 2009 London (Donmar Warehouse) production of A Streetcar Named Desire.

Craig and Weisz have places in London, Manhattan, and upstate, but they see themselves as New Yorkers. "It’s the strange thing that happens when you’ve been living somewhere long enough,” says Craig. "During Sandy, we were in London, and I wanted to get back. Very naturally, it’s become home.”

And—finally—the marriage? "We’re separate entities professionally, and we’re happy to stay separate entities, and we’re not a professional couple,” he says. ‘We just don’t want to be seen in that way: a couple. Because our relationship is nobody’s business but ours. We’re going on stage together, and we know we’re exposing ourselves, but we’re professionally exposing ourselves, which is what we do. What we do as actors.

"We’ll go to work, and we’ll do it, and we’ll go home. We may hit some problems, and there may be friction. Who knows? It could happen …

"

Marriage is hard. Everybody has to work at it. And to have it exposed publicly doesn’t do it any favors. Personally I’m not interested in other people’s relationships. And it’s usually hearsay. It’s usually kind of wrong. Just to bring it back: Betrayal is about how what goes on in people’s marriages is far more complicated.”

Craig finishes a bag of chips and, having exhausted Pinter, is happy to chat about Bond. At the end of Betrayal’s fourteen-week run, he’ll be starting the next 007 film, once more with director Sam Mendes. Skyfall was an intense collaboration. The idea was always that Judi Dench’s M would die—a downer lifted by a late "humor pass” on the script. During filming they added more jokes. The shot where Bond leaps atop a speeding train in pursuit of a killer and straightens his cuffs: That came to Craig practically in mid-flight. "He’s really fucking hurt himself jumping on top of a train,” he says, "and he just wants to straighten himself up. That’s what it’s about: poise. To be more concerned about the way you look at the moment of crisis. The weirder the place it comes from the better it is.”

He had them reset the train (it took an hour) and do another take. Presto: an iconic image.

Craig’s Bond suffered mightily in three films but was, in effect, born again at the end of Skyfall—ready to take on the trappings and suits of 007 with less chafing. "Hopefully we’ll reclaim some of the old irony,” he says, "and make sure it doesn’t become pastiche. I can’t do shtick, I’m not very good at it. Unless it kind of suddenly makes sense. Does that make sense? I sometimes wish I hammed it up more, but I just can’t do it very well, so I don’t do it.”

One imagine—hopes—that playing Pinter with Weisz will require many such leaps onto moving trains over abysses. Only the trains will be wayward emotions, the abysses those pauses, the cuffs left unstraightened.

________________________________